Мишель Лебрюн - Смерть молчит [Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас]
— Таков был его план. Нанести ей удар по самому больному месту — уязвить ее гордость, ранить достоинство. Представить ее глупой гусыней, под носом которой годами творилось вульгарное воровство. Все это он выложил мне. И что мне было делать? Ведь он предупредил: если все раскроется, мне придется гораздо хуже, чем ему. И если у меня есть хоть капля разума, я стану на его сторону и обеспечу успех всего дела, и вот тогда Бетси придется уступить. Ну а поскольку я смотрю на вещи реально, то стал его невольным союзником и даже подал ему пару идей, как взяться за дело. Сказал ему: хорошо, делай по-своему. Но кое-что в твоем плане можно гораздо улучшить. Скажи, что сообщишь прессе не только о ее ротозействе, но и о соучастии. Скажи, что сообщишь: она не только знала о злоупотреблениях с самого начала, но ничего не предпринимала, поскольку влюблена в меня и уже давно стала моей любовницей.
Я знал, что это сделает с героической воительницей против лейкемии, с идеальной женой и матерью. Ее безупречная репутация будет публично осквернена. И идеальный партнер ее идеального брака ее покинет.
— Ты что, с ума сошел? — я перебил его. — Как тебе в голову могло прийти, что она поверит в такую ерунду?
— Ну, разумеется, поверила бы. Поверила бы чему угодно. Для Кэллингемов каждый виноват, пока не докажет свою невиновность. Это их родовой девиз. Они же не люди, хотя и прикидываются. Веры в людей и понимания у них не больше миллионной доли одного процента нормы. Разумеется, она бы решила, что ты во все поверишь. И разумеется, ждала бы, что ты ее бросишь. Она бы живо представила, как исчезает ее семья, ее муж, ее доброе имя. И сердце ее разорвалось бы на части.
Когда я слушал его рассуждения, сплетавшие одно к другому во вполне правдоподобную картину, во мне поднялась было паника, но вот теперь ее пересилила ярость. Меня вдруг осенило, что делает мой добрый друг Поль Фаулер. В безумном страхе за свою шкуру он валит на меня все мерзости, которых свет не видывал, лишь бы отвлечь мое внимание и оттянуть разоблачение. Я еле сдерживал себя, чтоб не вскочить и не ударить его по роже. Но вовремя вспомнил о Макгайре и его магнитофоне. Нет, нужно продолжать. Это наша единственная надежда. Придется все стерпеть, придется вынести всю эту грязь, но выждать момент, когда он зарвется, и тут добить его. А его голубые глаза, неотрывно следящие за мной, теперь вдруг приобрели почти сострадательное выражение.
— Знаешь, дружище, я никогда не думал, что буду говорить с тобой об этом. Но ведь и тебе в голову не приходило, что сможешь обвинить меня в убийстве. Я сильно подозреваю, что правда может быть куда фантастичнее любого вымысла. Ты так никогда ее и не понял. И я не мог понять почему. Ты ведь не маленький мальчик и давно женат. Должен бы понимать, что она за человек. Но и понятия не имеешь. А ей того и надо было. С того момента, как заполучила тебя, бессознательное желание быть непревзойденной во всем сделало ее безупречной актрисой. Для тебя она стала безупречной женой и безупречной матерью, и у нее это получалось не хуже, чем роль безупречного ангела благотворительности перед публикой. Она такая чуткая, такая безупречная, такая скромная. Она права во всем, что бы ни сделала, и всем остальным внушает чувство вины за то, какие они вульгарные, корыстные и вообще недостойные ее. Один Бог знает, какой безумный комплекс неполноценности скрывается за всем этим и кто тому причиной. Думаю, что Старик. Впрочем, если подумать, все, что случается дурного с любым из нас, без него последнее время не обходится. Но не о нем речь. Будь начеку с этим ангелом милосердия, который на самом деле, скорее, нечистая сила. Рабовладелица. Господи, да поручи ей построить пирамиду, та выросла бы за двадцать четыре часа, и пустыня вокруг покрылась бы мертвыми телами, но зато это была бы ее пирамида, почетная пирамида Бетси Кэллингем. Это…
— Замолчи!!!
Слушая всю эту безумно убедительную клевету на Бетси, я вдруг утратил контроль над собой. Ярость залила мне глаза кровавой пеленой. Вскочив, опрокинул кофейный столик. Но прежде чем я достал Поля, он тоже вскочил и увернулся от меня.
— Но Билл… ах ты, бедняга… не надо…
Кинувшись на него, я увяз в придержавших меня руках.
— Билл, дружище. Придется тебе смириться с этим. Так уж получилось. Джимми дал ей три дня на размышления. Убийство произошло на третий день. Она приехала из Филадельфии. Она…
И тут я уже не выдержал. Вырвавшись, двинул его в челюсть. Он отлетел назад и рухнул на кушетку. Макгайр, выскочивший из столовой, кинулся к нам, и тут прозвенел звонок.
— Бетси! — решил я. Ни о ком другом подумать был не в состоянии. Ничто иное меня не интересовало. Помчался к дверям, открыл их…
Вошел лейтенант Трэнт.
— Мистер Хардинг…
Как ни был я расстроен и разъярен, его лицо меня потрясло. Неживое и неподвижное, оно было как каменное.
— Макгайр здесь, да?
Не дожидаясь ответа, прошел мимо меня в гостиную. Я пошел следом. Поль и Макгайр замерли, уставившись на нас и не замечая друг друга.
— Это для вас, Трэнт, — сказал Макгайр, — на пленке признание в растрате и разгадка убийства.
Я кинулся к нему.
— Господи, вы же не можете верить этой абсурдной лжи! Вы…
— Простите, мистер Хардинг, — Трэнт положил мне руку на плечо. И слова, и прикосновение были весьма деликатными, но на меня подействовали не хуже окрика. — Какую ложь вы имеете в виду?
— Да никакую. Я просто…
— Это касается миссис Хардинг, — сказал Макгайр. — Мистер Фаулер утверждает, что Лэмб пытался угрозами заставить ее дать согласие на брак с ее сестрой и что она его убила.
Поль, старательно избегая моего взгляда, сказал:
— Это в определенном смысле моя вина, лейтенант. Я ее знал. Должен был знать, что она не стерпит — как не стерпел бы и сам Кэллингем, — чтобы ей угрожали. Она — просто Старик в женской шкуре. Всемогущество — вот божеский дар любого Кэллингема. Нужно было предупредить Билли, чем все кончится. Но я этого не сделал, вот и все.
В глубине души у меня заворочались ужасные сомнения. Рука Трэнта все еще лежала у меня на плече. Теперь он повернулся ко мне.
— Знаете, куда направилась ваша жена, уйдя отсюда?
— Да. Поехала в контору фонда за учетными книгами.
— Вы сказали ей, что разоблачили растрату и что вы и Макгайр хотите изобличить Фаулера?
— Разумеется.
Глаза его словно погрузились в мои.
— Вы были так убеждены, что миссис Робертс невиновна. Вы так настаивали, чтобы я исследовал и другие возможности. Пожалуй, мне стоило последовать вашему совету. Но близко к сердцу я его принял только сегодня утром — после вашего ухода.
